Станичные дети военной поры*

Без отцов
На многие послевоенные годы основным населением станицы Поповичевской, как и всей Кубани, стали женщины и дети. Те, кто родился до 1931 г., в разгар войны считался взрослым и работал полный рабочий день, − позже их официально признали участниками трудового фронта. Дети рождения 1932−1945 гг. – настоящие дети войны. По существу у них не было детства: война поглотила его. С первых её дней для них наступила тревожная, полусиротская, полуголодная жизнь − все тяготы военного времени неотвратимо и сполна легли на их детские плечи. Отцы, старшие братья, а зачастую и матери детей войны стояли насмерть на полях сражений. Те, что оставались дома – женщины, старики, инвалиды − работали на полях «для фронта, для победы». Под присмотром детей − всё домашнее хозяйство, и младшие братья, и сёстры.

Первый же мирный год негласно разделил всех детей войны на разные группы. Одну составили те, к которым с победой, целыми и невредимыми вернулись отцы. У таких детей беды военной поры почти сразу заканчивались. Заботы о хлебе насущном перешли к отцам, домашнее хозяйство – к матерям. Дети, имевшие склонности к учению, кончали среднюю школу, поступали в институты, рассчитывая на помощь из дому. Получив образование, уверенно шли по жизни. Другие дети встретили своих отцов-калек. Они принесли в семьи своё нездоровье, а вместе с ним и новые заботы. Но всё же само их присутствие создавало детям моральную поддержку, уверенность в себе. Пусть частично, но семейные заботы перешли к отцам.

Однако самую многочисленную группу составляли дети солдат, погибших на войне, пропавших без вести, и тех, кто оказался в плену и отбывал за это наказание в лагерях. Семьи, получившие «похоронку», отрыдав, начинали новую жизнь, рассчитывая только на себя. Матери и дети в таких семьях упорно трудились, чтобы свести концы с концами, выжить, устоять.

Детей без вести пропавших солдат было и больше, и оказались они в ещё более сложном положении. Мрак неизвестности за судьбу отца стал их спутником на всю жизнь. Невозможно измерить психологическую тяжесть такого состояния. А вдруг придёт? Такие дети бежали навстречу каждому заезжему мужчине…

В станицу Поповичевскую с войны не вернулись около полутысячи мужчин, значит, столько же женщин остались навсегда одинокими, и не менее одной тысячи детей – полусиротами. В школьных классах той поры детей при отцах можно было сосчитать на пальцах одной руки. И они отличались от остальных своей обеспеченностью − едой, одеждой… Бедными тогда были все, но одни дети уже ели хлеб, а другие всё ещё грызли макуху.

Был ещё один «анкетный» показатель, деливший детей войны на две категории: был или не был на оккупированной территории. В анкетах того времени делалась соответствующая отметка. Её отменили спустя двадцать лет после войны.

Не забывалась детьми войны и та оскорбительная подозрительность, которая существовала в обществе по отношению к воинам, без вести пропавшим − лишь спустя полвека после окончания войны их официально признали погибшими…

В школе
После освобождения станицы от оккупантов школьные здания спешно готовили к возобновлению занятий. Однако в большинстве из них, в том числе и в главной станичной школе № 1 всё ещё размещались армейские службы, госпиталь. Многие школьные помещения были пустыми: в них оккупанты спасали от холода лошадей, мебель и полы пустили на дрова… Поэтому в сентябре 43-го станичных первоклашек разместили в пустовавшей казачьей хате, которая и поныне стоит наискосок от входа в церковь. На многих учениках-мальчиках кроме трусов (внешне похожих на современные шорты) − ничего, на девочках − платьица… Их первая учительница − Валентина Эразмовна с помощью ею же написанных на бумажных листах букв учила читать…

К наступлению холодов школьников разместили в здании бывшей церковно-приходской школы (оно сохраняется до сих пор) − в нём успели наладить отопление. Лишь к концу войны большинство школьников учились в средней школе № 1, что в центре станицы, и в двух начальных − Восточной и Западной.

Школьную бедность той поры сегодня трудно даже представить. Одежда на многих учениках потрёпанная, с множеством заплаток и, как правило, с чужого плеча − от старшего брата, сестры, матери. Еда, только принесённая с собой, но у большинства учеников её не было…. В классах много переростков, пропустивших по два-три учебных года. Многие ученики, идя в школу, несли с собой столы, стулья, перепоручая их сохранность уборщицам, сторожам или же уносили домой до следующего дня. Предметом особой зависти был маленький самодельный столик на крестообразных ножках и такой же стульчик − их носил с собой ученик. Но мебели всё равно не хватало, и на уроках до половины учеников стояли у своих столиков или же ютились у соседних. Лучшее место в классе − у печки. Туалет – обнесённая камышовым забором яма с перекинутой через неё доской. Случались и падения учеников в ту яму …

Но улучшение неизбежно наступало. Вскоре после окончания войны привели в порядок классные комнаты, в них появились столы, скамейки, позже стали поступать парты. Пришли новые, в том числе и молодые учителя. Многим поколениям станичных школьников запомнились Мария Николаевна Виноградова − талантливый учитель географии, Евфросинья Дмитриевна Ковярова − преподаватель русского языка и литературы, Александра Ивановна Полосухина − математик, Иван Николаевич Сотин − физрук, Роман Давидович Панасюк − историк, фронтовик, бессменный директор школы № 1, многие другие педагоги. Десятилетиями они работали в школе, их знания и опыт открыли мир, дали путёвку в жизнь множеству станичных детей.

Контролю знаний в те годы придавали большое значение (по опыту дореволюционной российской школы). Все ученики 5, 6 и 8 классов сдавали переводные экзамены, а 4, 7 и 10-х − выпускные, получая документ, соответственно, о начальном, семилетнем или среднем образовании. Тех, кого по текущим оценкам не допускали и «проваливших» экзамены, доучивали в августе, оставляли на второй год в том же классе, отчисляли. Вот заметки об этом из местной газеты: − 25.05.47 г. Допущено к выпускным и переводным экзаменам по району учащихся 4 кл. − 398; 5 кл. − 138; 6 кл. − 123; 7 кл. − 99; 8 кл. − 42; 9 кл. − 37; 10 кл. − 15. Общее количество учащихся, не допущенных к экзаменам − 923 − 23.05.48 г. В Поповичевской средней школе № 1 идут экзамены. Лучше других написали изложение ученики 4-го класса "б": из 32-х только 6 учеников получили «3», все остальные − «4» и «5»; их учительница − Валентина Ивановна Хорошайло.
Каникулы
Для многих наполовину осиротевших станичных детей войны путь во взрослую жизнь пролегал через колхоз. Первое знакомство с ним происходило едва ли не в пяти-шести летнем возрасте, когда дети пасли своих коров, собирали колоски на колхозном жнивье, солому, бадылку подсолнуха, клещевины − на топливо. Опасались они встречи с колхозным стражем − конным объездчиком: он мог и прогнать с поля, и «потрусыть», т.е. отобрать собранное. А оно для большинства семей было едва ли не единственным средством выживания.

Подрастая, многие дети шли в колхоз на все школьные каникулы. Там они пасли колхозные стада, трижды в день поили их, порой с надрывом и со слезами, таская «журавельное» ведро. Поручали им обучать бычков попарно ходить в ярме – бычьей упряжке, а потом с их помощью стягивать копны скошенной пшеницы к молотилке, сгребать конными граблями сено. Носили дети питьевую воду работавшим на полях женщинам, делали и ещё множество других работ. Молодость не знает страха перед житейскими неурядицами. Особенно, если ты не один, а вместе с другими − такими же, как и ты, обездоленными. Такими в те годы были все сельские жители. Для многих станичных детей той поры колхоз был единственным спасением от голода, и они шли в полевые бригады, на МТФ, СТФ, в отряды МТС. Они лично знали не только первых в своей жизни начальников − бригадиров, заведующих, но и председателей колхозов. С ними они встречались на полях во время работы, а зимой − в кабинетах. Там, преодолевая смущение и робость, дети произносили заученные дома слова: «Мама просила выписать немного кукурузы или макухи − у нас нечего кушать». Отказов, как правило, не было, но на складе выдавали «на одни руки», т.е. сколько унесёт подросток. Обычно − до десятка кукурузных початков, или пару квадратных кусков макухи (подсолнечный жмых размером около 40х40 см). Ближе других от станицы была бригада № 1 колхоза «Вторая пятилетка» − сразу за кладбищем. Её строения − домик-контора и сарай для скотины − бывший казачий хутор. Урожаи пшеницы военной поры скашивали одной косилкой с трактором и полусотней пар женских рук с косами. Молотили катком − ребристым камнем на конной тяге. Позже появились два комбайна: один, с частыми остановками на ремонт, таскал по жнивью трактор, другой − без хедера − стоял у тока, и женщины вилами бросали в него скошенную пшеницу; её копны тягали бычьи упряжки, погоняемые подростками.

МТФ того же колхоза – в восьми километрах от станицы. Помнится, к лету 1949 г. там образовалось три стада по 75 голов в каждом. В одном дойные коровы, в другом − бычки двухлетки, в третьем − такие же тёлки. Четвёртое стадо стадом не называли потому, что в нём были телята, появившиеся на свет во время весеннего отёла. За каждым стадом закреплялись по два пастуха. Самому старшему − 17. Он вместе с подпаском двенадцати лет пасли дойное стадо. По два парня 13 лет пасли стада бычков и тёлок. Девочка 13 лет и мальчик 12-ти присматривали за телятами.

Вся скотина вместе с пастухами от зари до заката − на пастбище. На ночь её загоняли в базы, и пастухи укладывались спать в зимнем коровнике на сене. Самым трудным для них был даже не ранний подъём, а водопой. Скотину поили из единственного колодца. При нём были «журавель» с ведром и ручной насос, колесо которого нужно было интенсивно вращать, чтобы из скважины бежала струя. По три раза в день наполняли огромное корыто. Каждое стадо выпивало из него не меньше 150 вёдер воды.. Устанавливалась очередь на водопой, и первым всегда было дойное стадо: его ждали доярки. Шальное от жажды стадо опустошало корыто за пару минут, а пастухи продолжали вращать насос и таскать журавельное ведро до тех пор, пока последнее животное не отходило от корыта. Не простая задача и для взрослых, но особенно тяжело, порой со слезами, давался водопой отощавшим за зиму пацанам, босым, в рваных штанишках и рубашках, перешитых матерями обычно из старого армейского плаща.

Труд пастухов СТФ – полегче. Пасли свиней только рано утром и в вечернее время, а в солнцепёк – часов с 10 до 17 – свиней содержали в базах, в тени, а пастухи отдыхали. Но если стадо оказывалось вблизи кукурузного поля, никакая сила не могла удержать его от соблазна попасть в его прохладу с вкусным кормом. Если такое случалось, пастухи изо всех сил старались прогнать стадо, − за утрату бдительности их ругали, выговаривали матерям, а те и за ремень могли взяться.

Уважением у подростков пользовалась техника в МТС. Самой доступной для них была здесь работа прицепщиком. Прицепив к трактору плуг, сеялку, косилку, он сидел на агрегате, управляя им в поле. Случались и несчастья. Заклинит корягой косилку, − остановят агрегат. Прицепщик не успел выдернуть корягу, а тракторист дал ход… Тракторист − такой же парнишка, на год-другой постарше. Травмы бывали и смертельные...

Летние каникулы для колхозных подростков − напряжённая работа от зари и до заката. Здесь же трудились их матери, братья и сёстры, отцы-инвалиды. Но было в той жизни и много хорошего. Любили сидеть за общим бригадным столом, наедались до отвала…. Или после долгих уговоров получат, наконец, лошадь без седла и без узды − и на ней до колодца, до пастбища… или просто умчатся в степь.
Взросление
В конце каждого августа подростки вместе с семьями решали: продолжать им работу в колхозе − или идти в школу? Обязательного образования в те годы не было. Если в семье был даже очень скромный достаток, но дети тянулись к знаниям, шли они в школу. При отсутствии желания, способностей к учению или же при полной семейной нищете школьные каникулы затягивались, занятия пропускались, и не каждому такому ученику удавалось одолеть даже первые четыре класса начальной школы. И они оставались на полях и фермах, взрослея, становились настоящими колхозниками, прославились впоследствии достигнутыми успехами, стали известными комбайнерами, трактористами, скотниками, бригадирами. Сколько подростков той поры прошло через эти и им подобные «университеты»! Их путь к профессиональному образованию − через каждодневный труд в поле, вечернюю школу, заочный техникум или институт. Лишь самым настойчивым к 30−40 годам удавалось получить диплом. На дневных отделениях обычных техникумов и вузов в те годы учились, в основном, дети при отцах и старших братьях, содержавших дом и живущего в городе студента. Если в семье такой возможности не было, настроенный на получение образования школьный выпускник выбирал учебное заведение не только с учётом его профиля, но и по размеру стипендии, наличию общежития или же полного государственного обеспечения, которое было, например, в военных училищах.

На долю детей войны, получавших доступное им образование, в том числе и высшее, выпало счастье общения со старым профессорско-преподавательским корпусом. Его осколки уцелели в годы лихолетья. Это были не только преданные своему делу профессионалы, незаурядные учёные, педагоги, но и люди высокой духовной культуры и нравственности. Многие подверглись репрессиям, прошли войну, имели и награды, и ранения, и инвалидность. Пропитанные духом патриотизма, помня об ужасах войны, о своих погибших однополчанах, они несли своим ученикам невиданный по силе заряд и нравственной энергии, и жажды жизни. Это они обучили и воспитали тысячи высококвалифицированных рабочих, техников, инженеров − и офицеров, врачей, учителей, учёных. Их мастерством, их знаниями страна жила все послевоенные десятилетия.

Станичные дети войны были последним поколением дореволюционных родителей − и в то же время первым поколением людей сформированной к тому времени советской социалистической системы. Дома, в быту их окружали близкие, сохранявшие нравственную чистоту, религиозность, законопослушность, скромность, другие высокие моральные качества. А в школах они состояли в пионерских и комсомольских организациях, заучивали догмы безбожья, прославления правящей партии, её вождей, построения светлого будущего. Ущербность школьного образования той поры особенно сказывалась на изучении истории. Осваивая глобальные проблемы мироздания, дети не знали ни истории своей станицы, ни основавших её казаков, ни репрессированных или выморенных голодом земляков. Об этом они узнавали от родителей, соседей…

Раздвоение мировоззрения и социальной среды сопровождало детей войны на протяжении всей их жизни. Начиналось оно с языка: обучение в школе велось на русском языке, а за её пределами, дома и между собой дети «балакалы», т.е. говорили на украинском языке − его кубанском диалекте. Дома они общались с набожными родителями, соблюдавшими, как правило, религиозные праздники и обычаи, а в школе им внушали постулаты агрессивного атеизма. Дети войны, пожалуй, последние кто обращался к своим родителям на «вы». Они беспрекословно выполняли их поручения, умели делать любую домашнюю работу, ухаживать за скотиной, огородом... А в школе их учили всепоглощающему коллективизму, отказу от всего личного, включая собственность. Но дети инстинктивно чувствовали, что общественная собственность на деле оказывается ничьей, поэтому и с колхозных полей тащили всё, что может быть полезным в доме. Никакая охрана не могла им противостоять. Кредо у них было аморальное, но простое: у людей воровать нельзя, у колхоза − можно.

Переломным этапом в жизни станичных юношей той поры была военная служба. В армии служили все: по 3 года в сухопутных войсках и по 4 − на флоте. Освобождались от призыва только по состоянию здоровья. Каждому призывнику устраивали семейные проводы с наказами и пожеланиями, песнями и плясками. Со службы они возвращались окрепшими, возмужавшими, повидавшими свет и были в станице самыми завидными женихами.
«Трудовые резервы»
Те, кто оканчивал семь классов, не дожидаясь призыва в армию, мог поступить в училище, техникум. В те годы в стране функционировала единая система подготовки рабочих кадров − «Трудовые резервы». В ней была широкая сеть ремесленных училищ (РУ) со сроками обучения по 2 и 4 года, фабрично-заводских училищ (ФЗУ) − 1 год, школ фабрично-заводского обучения (ФЗО) − 6 мес. В системе − полное гособеспечение, включая бесплатное питание, общежитие, форменную одежду. Все выпускники РУ, ФЗУ, ФЗО считались мобилизоанными на четыре года подряд для работы по специальности на одном из предприятий. Отпускали только отличников РУ и только на учёбу в индустриальные техникумы, которые готовили мастеров производственного обучения для таких училищ.

Многие дети вместе с новыми своими названиями − «ремесленник», «фэзэушник» − впервые в жизни спали на простынях, получали хоть и очень скромное, но трёхразовое питание, носили опрятную одежду. В РУ её парадный вариант − чёрного цвета шинель, ватная телогрейка, фуражка, чёрные суконные брюки, синяя сатиновая рубаха − её носили на выпуск под ремень, хромовые туфли и галоши. Рабочий комплект одежды (в ФЗУ и ФЗО он был основным) − двое синего или чёрного цвета брюк из хлопчатобумажной ткани, две таких же рубахи − их носили навыпуск под ремень, ватный бушлат, шапка, ботинки.

Парни из Поповичевской получали рабочие профессии в училищах Краснодара, Новороссийска, Ейска, Керчи и других мест. Самыми отдалёнными были училища Керчи. Но как тянули они к себе молодёжь морской романтикой!

Керченское ремесленное училище № 2 (РУ-2) готовило кузнецов, слесарей, столяров, корпусников-судосборщиков для судоремонтных заводов. Ежегодный набор − 125 человек. Из них формировали пять групп по 25 человек в каждой. Почти все ученики − дети погибших на войне отцов, а в столярных группах учились только воспитанники детских домов – сироты войны. Первогодкам − по 16 лет, лишь некоторым − 17. Учеников-жителей Крымской области в училище − не более десятка. Остальные – дети кубанских станиц и хуторов. Поэтому и царили в училище кубанский дух, кубанские традиции.

Все ученики жили в общежитии, как правило, по группам, т.е. по 25 человек в одной комнате. Каждому полагалась металлическая кровать на решётке, набитый морской травой матрац, такая же подушка, одеяло, две простыни. Кровати заправлялись «конвертом» и днём на них сидеть не полагалось. Каждый учебный день начинался подъёмом в 6 утра, физзарядкой, туалетом, заправкой кроватей, построением каждой группы в колонну по два − и в любую погоду шли в столовую на завтрак! Обычно он состоял из порции каши и стакана чаю. Занятия начинались в 8 часов. Обедали в середине дня в своей столовой, а во время практики − в заводской. Обед состоял из трёх блюд, одно из них − мясное или рыбное. После учебного дня был небольшой перерыв – свободное время, с 18 до 19 – ужин (тоже каша и чай), после него ещё пара свободных часов, затем − построение, перекличка, хором пели Гимн Советского Союза, отбой в 22 часа. Порядки в училище были строгими. К персоналу обращались только официально: товарищ преподаватель, товарищ директор. Перемещались по городу группой, строем. Всё было: постоянное ощущение голода, потасовки между собой и с городским хулиганьём, мелкие хищения − всё то, что теперь называют дедовщиной. Два года в училище раем не казались… Тем не менее, каждый выпускник получал аттестат о присвоении ему 4-го разряда по избранной специальности и направление на работу на судоремонтные заводы Керчи или Севастополя. Там он обязан был отработать 4 года. Отличникам присваивали 5-й квалификационный разряд и, как правило, рекомендовали к поступлению в Киевский индустриальный техникум − единственный в Украине. Конкурс был большим, по 6−8 человек на место, преодолеть его удавалось далеко не всем, кого направляли. Рекомендация для них сохранялась и на следующий год, но с правом поступления в любой индустриальный техникум системы «Трудовые резервы»; в те годы их в стране было 16.

Саратовский индустриальный техникум (СИТ) − одни из них. Теперь он носит имя Ю.А. Гагарина, окончившего его литейное отделение в 1955 г. СИТ был сугубо мужским учебным заведением; принимали в него только юношей, выпускников-отличников РУ и пришедших им на смену профессионально-технических училищ − ПТУ. Готовили из них мастеров производственного обучения для таких же училищ. В техникуме было три отделения − механическое, технологическое, литейное − и военная кафедра − одна из немногих в техникумах той поры. Поэтому учащиеся освобождались от призыва в армию и проходили военную подготовку по специальности «Эксплуатация и ремонт автомобилей и гусеничных машин».        Условия жизни в техникуме мало, чем отличались от тех, что были в ремесленных училищах, а в чём-то были хуже. В одной комнате проживали до 40 первокурсников, лишь на старших курсах селили в комнатах по 16−20 человек. А вот форменная одежда в техникуме была привлекательной. Каждому на два года выдавали суконный тёмно-синего цвета костюм − брюки и китель, шинель, фуражку, свитер, валенки, хромовые туфли с галошами. Ежегодный комплект рабочей одежды − ватный бушлат, пара брюк и рубашек, шапка. Нижнее бельё и постельные принадлежности меняли в банные дни − через 10 дней.
       Далеко не все дети войны могли воспользоваться достоинствами системы «Трудовые резервы» − не на кого было им оставить ни младших сестёр и братьев, ни надорвавших здоровье матерей, отцов-инвалидов....
_____________________________________________________________________________________________
*Впервые опубликовано здесь:
1.Онищенко В.Я.Дети войны из кубанских станиц //В кн.: Закон «О государственной политике в сфере сохранения и развития традиционной народной культуры в Краснодарском крае». Мир материнства и детства этносов и этнических групп ЮФО и Кубани. Метод. матер. науч.-практ. конфер., Краснодар, 2007. − С. 59−66
2.Онищенко В.Я. Станица Калининская (Поповичевская): 1808-2008 гг. Изд. 2-е. – Краснодар, 2008. − 220 с.
3.Онищенко В.Я. Станица Калининская (Поповичевская). Изд-ие 3-е. – Краснодар: Администрация Калининского района, 2008. − 196 с.
4.Онищенко В.Я. Станичные дети войны .  //Калининец, за 18, 23, 25 июня и 02, 09 июля 2009 г.
При копировании ссылки обязательны